Он наклонился, упираясь ладонями в колени, будто хотел получше расслышать ответ раненого.

– Я слышал сагу… старинную песнь от Святобора, – слегка усмехнувшись, ответил Рерик. – Там одному человеку пришлось выбирать между тремя дорогами: одна вела его к смерти, другая к женитьбе, третья… я не помню. А мне норны предложили всего две дороги: или к смерти, или к женитьбе. От смерти я ускользнул, а значит, мне предстоит свадьба. И это мне больше нравится. Какую бы из девушек твоего рода ты ни предложил мне, она наверняка получше Марены.

– Уж куда как получше! – Вышеня обернулся и указал на Унемилу, которая сидела все на том же месте ни жива ни мертва. – А уж как она ходить за тобой будет! Она лекарка знатная, хоть мертвого подымет! Лучше и у греков не найдешь!

– Но я… – Не чуя ног под собой, Унемила встала. – я же…

– А ты молчи! – с неожиданной свирепостью прикрикнул дед и грозно стукнул посохом об пол. Он прекрасно знал, что внучка сватовству не обрадуется, но не намерен был ей потакать. Он все решил, и не девке было заставить его поменять решение. – Позоришь меня только, перестарок! Нашелся тебе жених такой, что ни в одной басне нет, а ты еще упрямиться будешь! Не пойдешь – за косу сволоку, и вся недолга!

– Но я должна остаться в Перыни! – Глаза Унемилы налились слезами от этой обидной речи. Она – позорит род? До сих пор дед только гордился ею! И все ее влияние как воплощения богини понадобилось ей, чтобы хоть так намекнуть старейшине рода, что у нее имеется свое мнение. – Я – Огнедева, мой жених – Волхов-батюшка! Я поклялась служить только ему, и если…

– Станешь упираться – к Волхову и уйдешь! – уже тише, но так же твердо пообещал Вышеня. – Чурами клянусь! Коли Волхов тебе милее князя, то и пойдешь к нему хоть завтра, на белой доске, как Огнедевы уходили! В дни бедствий великих забирал Ящер невесту, а у нас что, не бедствие ныне? Вот и пойдешь, а тем самым племя родное от напастей избавишь!

Унемила села, не в силах стоять на ногах. Слово деда было крепкое, это она знала.

– Домой к матери ступай! – добавил Вышеня. – Пусть приданое готовит, невесту снаряжает. А с Родочей я сам нынче же потолкую.

Условившись обо всем с женихом, он с братом отправился в Перынь – сообщить нынешней старшей жрице Родочесте, одной из своих племянниц, что Огнедева покидает святилище и выходит замуж, вследствие чего для предстоящих купальских обрядов придется спешно выбрать новую «богиню Солонь». А Унемила поплелась в Словенск, к матери, с которой жила последние пять лет только в пятик [18] , пока святилище стояло пустым и богини спали под снежным одеялом. Все ее приданое – всякого рода белье и рушники, многочисленные сряды, положенные молодухе, подарки для всех участников свадебного обряда – было готово лет семь назад, но в последнее время ждало уже не свадьбы, а погребения: если вдруг Огнедева умрет молодой, то приданое понадобится ей на Том Свете [19] . Но прежде чем засесть дома в «горевой» невестиной сряде и начать причитать в окружении родственниц, она все же вызвала Вояту и поделилась своей печалью. Только он, человек чужого рода, не подвластный Вышене, сейчас мог и пожалеть ее, а то и помочь. На последнее она не шутя надеялась.

– Пойми, Войко, не хочу я замуж идти, не могу я! – причитала Унемила, уткнувшись ему в плечо. – Не судьба мне, я же знаю! Дед упрям, ему хоть с богами спорить, но их-то не переспоришь! Меня он за косу возьмет и потащит, как курицу за крыло, но нить-то у Макоши в руках! Не жить мне с мужем, не позволит Волхов-батюшка – либо я помру, либо он. Не могу я с Перынью расстаться. Не жить мне тогда. Разве это жизнь будет! Никто не понимает!

– Я понимаю! – Воята обнял ее и стал гладить по волосам.

Он действительно понимал, о чем она. Слава богам, в его ближайшей родне, начиная от деда Святобора и заканчивая Предславой, было много таких, как Унемила. Служение богам – трудное дело, отнимающее много сил, но и дающее силы, как ничто другое. Тот, кто по-настоящему служит богам и принят ими, черпает силы из самого источника Всемирья, становится корнем Мер-Дуба, камнем Мер-Горы, и кровь богов течет через его жилы. И само это нелегкое дело не столько утомляет тебя, сколько наполняет силой. А тот, кто для этого рожден и воспитан, вообще не мыслит себе иной жизни, не видит себя вне этого. Отказаться от этого служения – все равно что умереть, будто дерево с подрубленным корнем. Стать женой Рерика для Унемилы, истинной Огнедевы, было хуже смерти.

– Ну, от богов тебе и так не уйти, ты ж княгиней будешь, – напомнил Воята. – И старшей жрицей вместо Родочи. Не в лесную заимку тебя ссылают, здесь и останешься, возле Перыни твоей. А я сейчас вую расскажу. Может, хоть он твоего деда отговорит.

– За имя мое такая мне печаль, – угрюмо отозвалась Унемила. – Все потому, что по Гостевитовой жене меня нарекли. Другая невеста Рерику не подошла бы. Только с княгиней Унемилой он может быть князем поозёр. Так что дед не отступится.

– Я с вуем поговорю, – повторил Воята и поцеловал ее в лоб. – Держись, русалка, свадьба-то не завтра еще.

– Послезавтра.

– Да ну!

– Торопится дед. Боится, или жених помрет, или невеста сбежит. – Унемила криво усмехнулась.

– А ты сбежать не думаешь? – Воята шутливо подтолкнул ее локтем, но скажи она «да», он бы подумал об этом без шуток.

– От судьбы не убежишь! – Унемила вздохнула и поднялась. – Ладно, пойду я. А то искать примутся, решат, в Волхов бросилась с горя.

– Ты только того, не вздумай…

– Как надумаю, с тобой попрощаться приду. – Девушка снова усмехнулась и побрела прочь. – Не иди пока за мной, чтобы не увидали нас вдвоем.

Она ушла, а Воята еще некоторое время сидел на стволе ивы и думал. Потом встал и пошел искать Велема.

Унемилы он в этот день больше не видел, только отмечал суету баб и девок вокруг Прибыниной избы, где жила его вдова Любозвана и где родственницы оплакивали новоявленную невесту. По всему широкому двору Вышениной связки изб разносились вопли. Не менее оживленно было и в жилище самого старейшины, где разъяренный новостями Велем едва не разнес утварь. Прекрасно понимая, чем ему все это грозит, он забыл всякое почтение к тестю и орал, не стесняясь чужих чуров, грозил разорвать докончание и прислать сюда Хельги за головой будущего новобрачного. Было извлечено на свет множество старых обид, начиная с событий двадцатилетней давности, когда Вышеслав чуть не загубил самого Велема и того спасло только вмешательство Остряны, его будущей жены. И теперь Остряна, с заплаканным осунувшимся лицом и охрипшая от слез, встала между отцом и мужем, едва удержав их от драки.

– Чуров бы постыдились оба! – сипло прикрикнула она. – Сын у тебя погиб! А у тебя, отец, внук! Сын мой единственный! Вам бы забыть все старые обиды да вместе идти на гада этого, что меня осиротил, а вы друг на дружку кулаками машете! Будто без того мало мне горя!

– Ты, сыне любезный, мстить за Гостяту хочешь! – Вышеслав выглянул из-за своей дочери. – Вот и будем мстить! У нас и у Рерика месть отныне общая, вот и надо нам вместе стоять один за другого, как родичи! Не ты ли столько лет нас всех призывал Рерика князем кликнуть общим для словен и поозёр? Вот, добился, чего же теперь не рад? Он не мне одному, а нашим общим родичем будет! Или тебе Умилка не родня? И жене твоей она нестера, и сестре! Рерик теперь и тебе зятем станет, чего ж тебе еще надобно?

– Что мне проку в этом князе, коли Ладога моя прахом пойдет! Ведь коли не получил Хельги отца своего, живого или мертвого, пожжет, попалит все, людей загубит!

– Вот свадьбу отгуляем, войско соберем, дадут боги, и погоним Ольга вашего из Ладоги, – отвечал Вышеня таким голосом, каким обещают плачущему ребенку луну с неба, только чтобы перестал реветь.

Но Велем ему не верил. Когда Вышеня заполучит Рерика в зятья, спасение Ладоги ему станет невыгодно.